Следующая клиническая секция состоится 17.11.24. Скоро анонс!
Следующая клиническая секция состоится 17.11.24. Скоро анонс!
Хроники ателье чтения курса
Ж.А. Миллера «Запчасти».
Как вернуться
в Синтом?
Ирина Макарова
От драмы понимания/непонимания
к комедии тупика
После летнего отпуска 9 и 23 октября мы продолжили ателье чтения по курсу Ж.-А. Миллера «Запчасти». О самом курсе Миллера известно, что он был прочитан в 2004-2005 году в Париже в кадре департамента Париж 8 и адресован, скорее, французским аналитикам Школы. Официально, для более широкой аудитории, публиковалось несколько сеансов курса в журналах Cause Freudienne. За прошлый учебный год мы одолели 10 сеансов или сеансы одолели нас… Ощутимый результат - курс был переведен заинтересованными читателями на русский язык. Формат «ателье чтения» - не более и не менее странен, чем любой другой групповой формат, где каждый говорит о своем и не с вами. Очевидно лишь то, что порой читатели здесь начинают говорить, подтруниваемые своим читательским опытом разгадки загадки желания Другого. Или желанием чего-то другого… Немая и невидимая, загипнотизированная автором текста, и, конечно, априори Лаканом, группа читателей порой устраивает здесь цирковое представление или разыгрывает драму непонимания. В этом им помогает (или нет) ведущий. Ведущий ателье чтения - это не препо-даватель. Это - ведущий в тупик. Записать хроники ателье - это то, что может быть записано после того, что сказалось, в том, что прочиталось в режиме сюрпризов ателье чтения. По сути то, что может быть записано и есть то, что прочиталось. От означаемого понимания к буквам- матемам.
“Запчасти” - курс о бриколаже тропинки в логику синтома Лакана. Бриколаж тропинки из «запчастей» Миллера. Причем тут запчасти, и как они помогут нам прийти «туда-не-зная-куда»? Наверняка, вы все еще помните или где-то слышали о правиле «свободных ассоциаций в анализе», возможно, даже от своего психоаналитика?! Свободные ассоциации - это, на самом деле, аналитическая установка, подобно пропозициональной в логике. Не поверите, но тут есть кое-что от связи с синтомом самого аналитика и его использования речи другого. Речь анализанта как запчасть, которая ничему не служит кроме наслаждения! «Мы не требуем от анализанта ничего другого, кроме как излагать свои мысли отдельными кусочками, частями (en pièces détachées), не заботясь ни о порядке, ни о конгруэнтности, ни о связности, ни о правдоподобии. И он должен быть уверен — что бы ни пришло, не будет без связи» (Миллер, 2 сеанс, «Запчасти»).
Это вам не общая теория понимания Ясперса, аналитик в таком случае больше походит на упрямого и непонимающего осла, чем на всепонимающую мать… Возможно, кому-то такое сравнение не по вкусу, но как еще лучше передать вершину идеала «непонимания» или любовь к «глупости означающего»? «Это речь как таковая, которая больше не служит ничему, только тогда она может быть порабощена, отдана в тысячу и одно использование, и прежде всего в использование, если можно так выразиться, чистого наслаждения, если это наслаждение — это именно то, о чем говорит Лакан в начале Семинара “Ещё”, наслаждение является именно тем, что ничему не служит». (Миллер, «Запчасти»).
Запчасть - это также отдельная часть. «Отдельная часть не является всем (un tout). Наконец, отдельная часть, то, что ее конституирует как таковую, представляет собой именно то, что она относится ко всему, чем она не является, она изымается из этого всего, из целого, в котором она имеет свою функцию. И отсюда вопрос: что такое отдельная часть сама по себе (la pièce détachée toute seule)». Миллер приводит в пример писсуар Дюшана. Он вырвал его из известного контекста использования и сделал из него объект искусства. Теперь, он ничему не служит. Только чистому наслаждению. «Таким образом, pièce détachée становится пригодной, изъятая из естественного использования, если можно так выразиться, становится пригодной для других возможных видов использования, для которых она не предназначалась, наконец, это процесс, фундаментальный способ [изобретения] — это практика бриколажа. Можно сказать, что именно под этим углом можно плодотворно рассматривать историю мысли» (Миллер, 2 сеанс).
В синтоме резонирует сингулярность. Миллер говорит в «Запчастях», что занимается тем, что заставляет резонировать Лакана. Чтение «Запчастей», на мой взгляд, зависит от личного опыта перехода читателя из читателя текста другого к читателю сингулярности текста своего случая . Как можно оценить значение синтома, т.е по сути того, что не служит коммуникации вообще, ненужной старой запчасти, если все еще ориентирован местом объекта желания в признании Другого? Если загадка и смысл жизни, т.е. ценность понимания, определяется желанием Другого, диалектикой и фиксированностью своего фантазма? Столкнуться с интригой тайны сумеречной зоной, где не действуют законы фрейдовского поля, т.е. бессознательного структурированного как язык - это не устроить снова французский сад. Бесполезно спрашивать теперь у Другого: где находится лаканотерра-синтом? Этот вопрос больше не служит любви и соблазнению, восполнению пары означающего знания Другого, S2. Другой здесь ошметок языка, Другой - собственное тело, случайность. Здесь можно только поставить табличку: “Осторожно, Реальное без закона!”.
Синтом - это труднодоступная земля, потому что добраться туда можно только через логику и значение, а не через смысл и понимание. Читателю нужно прийти в тупик. А читатели не любят тупиков. Не любят, когда не понимают.
Любят понимать, т.е. играть с загадкой желания Другого. Нужно совершить промах: «Промах, скажем так, — это цена, которую должна заплатить мысль, чтобы выйти из тайны» (Миллер, 3 сеанс).
Язык здесь не служит коммуникации и социальной связи. Во втором сеансе курса Миллер очень точно обозначает перспективу социального в синтоме: «Логика, наверняка, является порядком, является артикуляцией, но она не имеет никакого отношения к социальным связям. Логическое использование синтома как таковое отделено от его социального использования, которое всегда коммуникативно».
Лаканотерра синтома - это травматическое наслаждение языком, телотрясение. Сумеречная зона травмы от изначальной дисгармонии языка. Здесь нет Другого, нет тела как прекрасной целостной формы. Именно в этой сумеречной зоне царит сингулярность каждого говорящего чилавэка. Лаланговое наслаждение “на чиле”.
Диагностировать этот травматизм, отталкиваясь от лаланга (первичного языка до столкновения с буквой, письмом и грамматикой), Лакану удалось в случае Джойса. Важно отметить, что Лакан уже знал об этом травматизме с самого начала из своей психиатрической практики. Лакан шел к синтому уже давно. Он лишь вернулся к синтому в своем 23 Семинаре. Как подчеркивает в своей книге Фабьен Хулак: «В 1975 вместе с публикацией своей диссертации (в этот же год проходит семинар по Джойсу) он публикует в приложении к ней три своих ранних работы (2), написанные в момент встречи с сюрреалистами». Это: «Проблема стиля и психиатрической концепции пароноидных форм опыта» (1933), «Мотив паранойяльного преступления: преступление сестер Папен»(1933) и «Инспирированное письмо: шизография» (1931) (1). Особенно последний текст «сфокусирован на рассмотрении фундаментальных точек, которые Лакан не перестанет вопрошать до конца своего учения. Мы увидим как вопрошания последнего Лакана возвращаются к этому первому моменту» (Фабьен Хулак, «Логика синтома»).
Став точкой сборки синтома Лакана, семинар по Джойсу, снова поднимает на поверхность вопрос безумия и письма, безумия и буквы, то есть сингулярной аффективной связи между символическим и реальным у говорящего чилавэка.
Но в отличие от случаев из первых работ Лакана, например, Марсель К., Джойс как раз не безумен. Мы находим у Миллера эту четкую пунктуацию: «Лакан пишет это однажды так: sympthomme, симптом-человек. Возможно, это и есть лакановский миф о Джеймсе Джойсе, Джеймсе Джойсе в симптомочеловеке, en sympthomme».
Миллер отмечает: “ Джойс «абстрагируется от означать/ хотеть сказать/ vouloir dire, то есть, он больше не хочет ничего высказать; фактически, из означающего он не дает означаемого, он дает только эхо, которое он вызывает в одном языке и во многих других, гомофонное и транслингвистическое эхо, которое сбивает с толку…; это эхо-камера, которая поражает одно или другое наугад, случайным образом» (Миллер, “Запчасти”).
Эта случайность для каждого говорящего существа — травматизм. То есть, по сути, сингулярность каждого случая - это сингулярность травматизма, аффекта языком тела, столкновение символического и реального.
То, что записалось, в том, что прочиталось из этого пути, пока, увы, без подробностей, - это движение: от коммуникации к именованию, от языка к йазыку, от симптома к синтому, от истины к наслаждению, от эмоции к аффекту. Означающее становится причиной наслаждения, как пишет Лакан в «Еще».
Держите маршрут из матем в «Синтом», записанных Миллером:
“Запчасти” - курс о бриколаже тропинки в логику синтома Лакана. Бриколаж тропинки из «запчастей» Миллера. Причем тут запчасти, и как они помогут нам прийти «туда-не-зная-куда»? Наверняка, вы все еще помните или где-то слышали о правиле «свободных ассоциаций в анализе», возможно, даже от своего психоаналитика?! Свободные ассоциации - это, на самом деле, аналитическая установка, подобно пропозициональной в логике. Не поверите, но тут есть кое-что от связи с синтомом самого аналитика и его использования речи другого. Речь анализанта как запчасть, которая ничему не служит кроме наслаждения! «Мы не требуем от анализанта ничего другого, кроме как излагать свои мысли отдельными кусочками, частями (en pièces détachées), не заботясь ни о порядке, ни о конгруэнтности, ни о связности, ни о правдоподобии. И он должен быть уверен — что бы ни пришло, не будет без связи» (Миллер, 2 сеанс, «Запчасти»).
Это вам не общая теория понимания Ясперса, аналитик в таком случае больше походит на упрямого и непонимающего осла, чем на всепонимающую мать… Возможно, кому-то такое сравнение не по вкусу, но как еще лучше передать вершину идеала «непонимания» или любовь к «глупости означающего»? «Это речь как таковая, которая больше не служит ничему, только тогда она может быть порабощена, отдана в тысячу и одно использование, и прежде всего в использование, если можно так выразиться, чистого наслаждения, если это наслаждение — это именно то, о чем говорит Лакан в начале Семинара “Ещё”, наслаждение является именно тем, что ничему не служит». (Миллер, «Запчасти»).
Запчасть - это также отдельная часть. «Отдельная часть не является всем (un tout). Наконец, отдельная часть, то, что ее конституирует как таковую, представляет собой именно то, что она относится ко всему, чем она не является, она изымается из этого всего, из целого, в котором она имеет свою функцию. И отсюда вопрос: что такое отдельная часть сама по себе (la pièce détachée toute seule)». Миллер приводит в пример писсуар Дюшана. Он вырвал его из известного контекста использования и сделал из него объект искусства. Теперь, он ничему не служит. Только чистому наслаждению. «Таким образом, pièce détachée становится пригодной, изъятая из естественного использования, если можно так выразиться, становится пригодной для других возможных видов использования, для которых она не предназначалась, наконец, это процесс, фундаментальный способ [изобретения] — это практика бриколажа. Можно сказать, что именно под этим углом можно плодотворно рассматривать историю мысли» (Миллер, 2 сеанс).
В синтоме резонирует сингулярность. Миллер говорит в «Запчастях», что занимается тем, что заставляет резонировать Лакана. Чтение «Запчастей», на мой взгляд, зависит от личного опыта перехода читателя из читателя текста другого к читателю сингулярности текста своего случая . Как можно оценить значение синтома, т.е по сути того, что не служит коммуникации вообще, ненужной старой запчасти, если все еще ориентирован местом объекта желания в признании Другого? Если загадка и смысл жизни, т.е. ценность понимания, определяется желанием Другого, диалектикой и фиксированностью своего фантазма? Столкнуться с интригой тайны сумеречной зоной, где не действуют законы фрейдовского поля, т.е. бессознательного структурированного как язык - это не устроить снова французский сад. Бесполезно спрашивать теперь у Другого: где находится лаканотерра-синтом? Этот вопрос больше не служит любви и соблазнению, восполнению пары означающего знания Другого, S2. Другой здесь ошметок языка, Другой - собственное тело, случайность. Здесь можно только поставить табличку: “Осторожно, Реальное без закона!”.
Синтом - это труднодоступная земля, потому что добраться туда можно только через логику и значение, а не через смысл и понимание. Читателю нужно прийти в тупик. А читатели не любят тупиков. Не любят, когда не понимают.
Любят понимать, т.е. играть с загадкой желания Другого. Нужно совершить промах: «Промах, скажем так, — это цена, которую должна заплатить мысль, чтобы выйти из тайны» (Миллер, 3 сеанс).
Язык здесь не служит коммуникации и социальной связи. Во втором сеансе курса Миллер очень точно обозначает перспективу социального в синтоме: «Логика, наверняка, является порядком, является артикуляцией, но она не имеет никакого отношения к социальным связям. Логическое использование синтома как таковое отделено от его социального использования, которое всегда коммуникативно».
Лаканотерра синтома - это травматическое наслаждение языком, телотрясение. Сумеречная зона травмы от изначальной дисгармонии языка. Здесь нет Другого, нет тела как прекрасной целостной формы. Именно в этой сумеречной зоне царит сингулярность каждого говорящего чилавэка. Лаланговое наслаждение “на чиле”.
Диагностировать этот травматизм, отталкиваясь от лаланга (первичного языка до столкновения с буквой, письмом и грамматикой), Лакану удалось в случае Джойса. Важно отметить, что Лакан уже знал об этом травматизме с самого начала из своей психиатрической практики. Лакан шел к синтому уже давно. Он лишь вернулся к синтому в своем 23 Семинаре. Как подчеркивает в своей книге Фабьен Хулак: «В 1975 вместе с публикацией своей диссертации (в этот же год проходит семинар по Джойсу) он публикует в приложении к ней три своих ранних работы (2), написанные в момент встречи с сюрреалистами». Это: «Проблема стиля и психиатрической концепции пароноидных форм опыта» (1933), «Мотив паранойяльного преступления: преступление сестер Папен»(1933) и «Инспирированное письмо: шизография» (1931) (1). Особенно последний текст «сфокусирован на рассмотрении фундаментальных точек, которые Лакан не перестанет вопрошать до конца своего учения. Мы увидим как вопрошания последнего Лакана возвращаются к этому первому моменту» (Фабьен Хулак, «Логика синтома»).
Став точкой сборки синтома Лакана, семинар по Джойсу, снова поднимает на поверхность вопрос безумия и письма, безумия и буквы, то есть сингулярной аффективной связи между символическим и реальным у говорящего чилавэка.
Но в отличие от случаев из первых работ Лакана, например, Марсель К., Джойс как раз не безумен. Мы находим у Миллера эту четкую пунктуацию: «Лакан пишет это однажды так: sympthomme, симптом-человек. Возможно, это и есть лакановский миф о Джеймсе Джойсе, Джеймсе Джойсе в симптомочеловеке, en sympthomme».
Миллер отмечает: “ Джойс «абстрагируется от означать/ хотеть сказать/ vouloir dire, то есть, он больше не хочет ничего высказать; фактически, из означающего он не дает означаемого, он дает только эхо, которое он вызывает в одном языке и во многих других, гомофонное и транслингвистическое эхо, которое сбивает с толку…; это эхо-камера, которая поражает одно или другое наугад, случайным образом» (Миллер, “Запчасти”).
Эта случайность для каждого говорящего существа — травматизм. То есть, по сути, сингулярность каждого случая - это сингулярность травматизма, аффекта языком тела, столкновение символического и реального.
То, что записалось, в том, что прочиталось из этого пути, пока, увы, без подробностей, - это движение: от коммуникации к именованию, от языка к йазыку, от симптома к синтому, от истины к наслаждению, от эмоции к аффекту. Означающее становится причиной наслаждения, как пишет Лакан в «Еще».
Держите маршрут из матем в «Синтом», записанных Миллером:
- «Инспирированные записи: Шизографии», переведена в рамках Клинической секции, которая состоялась 19 октября 2024.
